единого штампа. С фотографии, запаянной в переливчатый пластик, на меня смотрело лицо Джулианы. Волосы уже были острижены под ноль. Рядом с фото стояло новое имя: Катерина Баррези.

– Они используют имена покойников, – серьезным тоном сказала она. – Когда мы приедем, пожалуйста, называй меня Катериной.

– А какую фамилию выбрал он?

– Томат. Это фриульская фамилия, достаточно распространенная, только вот выговор у Берна совсем не напоминает фриульский. Но поскольку он ни за что не хотел отказываться от своего крестного имени, а других паспортов на имя Бернардо не было, пришлось взять этот. С Данко все обстояло еще сложнее. Его пришлось снимать скрытой камерой. Пока удалось получить приличную фотографию, прошло много времени. Его отношения с Берном начали портиться с самого приезда, и к этому моменту он перестал с ним разговаривать. Это непросто – жить втроем в гараже, когда двое из троих не разговаривают друг с другом. В глубине души Данко считал себя ответственным за то, что произошло. Иногда он еще принимался судорожно рыдать, но это случалось реже, чем в первые дни. Однажды утром мы с Берном проснулись и увидели, что его нет. Каждый выход на улицу у нас был чрезвычайным событием, об этом надо было предварительно договариваться с остальными: так нам посоветовал Немец. К тому же время для этого было самое неподходящее: утром на улицах полно народу, люди идут на работу, в школу. Часа два мы его ждали, волнуясь все больше и больше, потом Берн не выдержал и пошел его искать. Вернулись они вдвоем. Только что кончилось обеденное время, от обоих пахло пивом, Данко выглядел смертельно усталым и несчастным. Но я тут же поняла, что Берну удалось убедить его. Данко снова признал его правоту.

– Почему снова?

– У них давно были напряженные отношения. С тех пор, как еще в лагере они стали приверженцами двух совершенно разных стратегий. До какого-то момента всеми операциями командовал Данко, но его план действий оказался неэффективным. Он настаивал на том, что мы должны уважать наших противников, в то время как они не проявляли к нам ни малейшего уважения. И вот Берн, поразмыслив, разработал нечто вроде сборника заповедей.

– Его тетрадь, – сказала я.

– Да, тетрадь. Таким образом он давал нам понять, что мы должны пойти дальше, что пассивное сопротивление ничего не даст, поскольку они превратят нашу землю в пустыню прежде, чем мы отдадим себе в этом отчет. Просто однажды мы проснемся среди громадной пустоши, и тогда уже ничего нельзя будет сделать. Нужно бороться.

Джулиана сделала паузу. Я посмотрела в окно слева. Мы были у оконечности фьорда; на скалах, на краю обрыва, стояли два одинаковых домика, с двускатными крышами, оторванные от остального мира. Но по выражению лица Джулианы я поняла, что она их не видит, что перед глазами у нее оливковая роща в Апулии, красная земля, так непохожая на ту, по которой мы ехали, хотя тоже лишенная растительности.

– Данко отвергал саму идею использовать оружие. Она противоречит тем принципам, в которые он верит всю жизнь, говорил он, и это была правда; я знала, что это была правда. Но она шла вразрез и со всем тем, во что верили я, и Берн, и все, кто был с нами. А что нам оставалось делать, если это было необходимо? Иногда ради высокой цели нужно пойти дальше того, что ты считал допустимым. Новый порядок должен прийти через беспорядок: вот что хотел нам сказать Берн, но Данко был с этим несогласен.

Я вспомнила, как он явился на ферму со списком вещей, которые нужно было взять, с решимостью во взгляде, – злой решимостью, но тогда я этого еще не понимала.

– А потом?

– А потом Берн повел его прогуляться среди срубленных и выкорчеванных олив и сумел убедить в своей правоте.

Джулиана опустила стекло, выставила руку наружу, несмотря на холод, а потом еще повернулась в ту сторону, подставив лицо ветру.

– Можешь ненадолго сесть за руль? – спросила она.

По правде говоря, мне совсем этого не хотелось. Меня до сих пор клонило в сон, во рту еще был кислый вкус от сандвича и отвратительного кофе, который мы выпили. И я знала, что не смогу ехать на такой же скорости, как Джулиана, по этой дороге, где на каждом изгибе казалось, что машина вот-вот вылетит на обочину.

– Всего на полчаса. Этого мне хватит, чтобы вздремнуть, настаивала Джулиана.

Прежде чем сесть на пассажирское сиденье, Джулиана возле машины нагнулась, схватила себя за щиколотки и простояла так секунд двадцать – под джинсами и ветровкой было видно, как напряглись ее мускулы. Она была гибкая, словно балерина. Выпрямившись, она выполнила несколько упражнений, похоже относящихся к одному из боевых искусств.

Первые несколько километров ее глаза действительно были закрыты, голову она держала прямо и напоминала статую, но она не спала, я знала это. Открыв глаза, она сказала бесстрастным тоном, к которому я уже начала привыкать:

– Мне не хватает олив. Мне не хватает всего. Особенно жары. В этом году лето здесь длилось не больше месяца – и то из-за глобального потепления. В прошлом году в Гренландии подтаяли ледники и охладили Гольфстрим. В результате, пока весь мир нежится на солнышке, мы здесь даже в августе трясемся от холода.

– Я побывала в лагере, – сказала я, то ли чтобы утешить ее, то ли, наоборот, чтобы усугубить ее ностальгию. – Его развернули заново в туфовом карьере.

– Я знаю, – сказала она.

– Знаешь?

– Мне сказал Даниэле.

– Ты говорила с Даниэле?

Джулиана прищурившись, взглянула на меня:

– Я говорю с ним почти каждый день. Иначе почему бы, по-твоему, он приехал к тебе?

После этого у нее произошла очередная перемена настроения.

Гораздо более любезным тоном она добавила:

– Мы с ним опять стали общаться месяца через два после нашего приезда во Фрайберг. Это было совсем нелегко. Если моя цифровая грамотность не дотягивала до современного уровня, то познания Даниэле были попросту убогими. Чтобы отправить ему письмо, не оставив следов, пришлось изрядно поломать голову. Идею мне подсказал «Амазон». Даниэле был под домашним арестом, если бы он заказывал себе товары по интернету, это бы выглядело вполне естественно. И я послала ему, якобы от его имени, электрическую зубную щетку. Когда-то раньше он рассказывал мне, что мать заставляла его брать с собой такую щетку, куда бы он ни шел. И действительно, он взял ее с собой даже в лагерь и расхаживал там, на природе, с этой жужжащей штуковиной. Но пришлось потратить несколько дней, чтобы взломать его компьютер и добыть данные кредитной карты: для этого я воспользовалась